Алексей Сухих - Жизнь ни за что. Книга вторая
– Сукин ты сын, Макс, а не мужик. И чем ты передо мной сейчас хвастаешь.
– Я не хвастаю. Я помочь прошу.
– Чем?
– Выступить на суде свидетелем. Сказать, что я с Алёной ни, ни…
– Ты мне неприятен, Макс. Но я выступлю на твоей стороне, потому что Алёна мне неприятна вдвойне. Уже укладываясь с тобой в постель, она понимала, что может разрушить вполне добротную семью. А родив ребёнка, она откровенно пошла на шантаж, поставив под угрозу жизнь твою или Татьяны. Я большой противник таких действий со стороны женщин.
– Спасибо.
С прибытием массового пополнения, в посёлке вновь появилось местное руководство. Конторский дом раздувался от начальников и немыслимой путаницы в попытках организации этой массы спасателей на действительно полезные дела. Был уже полдень, а никто никуда не ехал и ничего не тушил. Не уехал и наш первичный коллектив на свои обжитые места. Жаркий спор стоял между начальниками. И никто толком не знал, что надо делать. Куда послать людей, танки. Какие районы отсекать от огня, где тушить в первую очередь. Лесника Капитоныча на совещание не приглашали. Мелковат он для начальнической мудрости. И даже единоличного командира штаб не выдвинул. Местный второй секретарь авторитетом для горожан не явился. И непонятно куда, непонятно зачем к вечеру народ был развезён по лесу. Мчатся машины километров двадцать. Бригадир кричит: «Стой! Приехали!» А огня никакого нет. Едут туда, где огонь, а там уже отряд работает. Помотаются по лесу машины с людьми, сожгут бензин и в Дорогучу. Бригада Анатолия Капитоныча больше не видела. В Дорогуче качественно работали только повара на походных кухнях. Варили добротно и кормили всех, денег не спрашивая. Приходил бригадир с вёдрами, отмечался у старшего повара и получал еду. Получив матрас и одеяло, залечил синяки на затылке Сугробин. Смирившись с не поступлением на юрфак в этом году, он слушал известия с олимпиады. Там террористы захватили еврейскую спортивную делегацию. Этого следовало ожидать. Кормчий знал, для чего он поддержал идею создания государства Израиль.
Дни шли, пожары продолжались, и заграждения огню более чем тысячная армия спасателей не поставила. Просто отряды не знали, что делать. Каждый час ползли и менялись слухи: там горит, там сгорело, огнём дорога к Волге отрезана, и огонь к Дорогуче подходит. И подойди огонь к Дорогуче на самом деле, сгорела бы Дорогуча как коробка спичек на ветру вместе со всей многочисленной ратью спасателей и тремя танками. В массах спасателей назревало возмущение всем и главным – бестолковостью руководства. Индюки – они и в Дорогуче индюки. Громкие возгласы «Да пропади всё пропадом!» были одни из самых мягких. А в ответ на одёргивания осторожных, слышалось убийственное: «Дальше шахты не пошлёшь, меньше кирки не дашь!» Сугробин ничем не возмущался. Но предполагал в раздумьях от ничего не деланья, что вместо всей этой толпы начальников, надо было прислать одного боевого полковника, который в один день сформировал бы из этой орды стройную боевую часть, каждое подразделение которой знало бы свою задачу и район действий.
Прохаживаясь в босоножках по перекрёстку лесных дорог, Леонид встретил остановившийся УАЗ, из которого выбрались четверо начальников. Раскрыв планшет с картой, один из них стал что-то объяснять остальным. В человеке с планшетом Сугробин с удивлением узнал Гришу Шляпкина, лейтенанта из его роты.
– Григорий, ты! – подошёл он к группе товарищей. Григорий уже свёртывал карту.
– Леонид Иванович, – узнал его Григорий и обнял Сугробина. – Вот это встреча. Да так и должно быть. Мы с тобой штатные спасатели. Тогда хлеб спасали, сейчас лес спасаем. Не может страна без нас.
– Но как запрограммировано. И там, и здесь бардак с общим знаменателем.
– Не переживай. В Сибири и Дальнем востоке совсем с огнём не борются.
– Люблю я тебя, Гришенька, за твой оптимизм. Давай командуй. Тебе я доверяю. Они ещё раз обнялись и начальники уехали. Леонид вспомнил, что Григорий работал в областном управлении по лесу.
Между тем временем командовал сентябрь. Погода начинала улучшаться. На небе, мешаясь с дымом, стали появляться серые облака. Иногда падали редкие капли дождя. Не один бы спасатель поставил свечку всевышнему, моля о дожде. Но в безбожном государстве свечами не торговали, и приходилось только шептать молитвы. И Бог смилостивился. К десятому сентября в ночь подул ветер, загремел гром. Мужики поднялись с постелей, собрались на крыльце. Шумели сосны. Редкие капли падали медленно и казалось, что ветер разнесёт тучи, когда упал ливень. Дождь шёл сплошной стеной и продолжался более часа. Радостные разговоры продолжались до утра. Это был наилучший и наисчастливейший выход из тупиковой ситуации в этой пожарной истории.
Утром совет командиров решил, что держать возле себя возбуждённую, ругающуюся и способную на неадекватные поступки толпу опасно. И дал команду на демобилизацию. Самые организованные быстро погрузились и уехали не пообедав. Бригада Анатолия пообедала, погрузилась в выделенный «УРАЛ». С ними устроился Макс. Анатолий скомандовал из кабины «Вперёд!». Прогремел деревянный мостик над речкой под колёсами, и через минуту Дорогуча скрылась за зелёными соснами. За Волгой, в Воротынце, Леонид с Максом купили бутылку коньяка и, выпив по стаканчику, решили про пожар не вспоминать, как о времени ненужных потерь.
Об этом лесном пожаре Леонид Иванович вспомнил в 2010 году, при капитализме, когда снова занялись огнём леса, уже по всем краям обрезанной России, и оказалось, что капитализм вообще ничего не может сделать для борьбы с огнём. Даже людей собрать с предприятий и офисов! И что главная цель рыночной экономики – так вырубить российские леса, чтобы и гореть было нечему.
IХ
В середине октября в гараже частного дома Бориса Шуранова Леонид Сугробин вместе с сыном Бориса молодым инженером Пашей закручивал последние гайки на колёсах УАЗика, который ремонтировался с весны и, наконец, принимал рабочее состояние. Капитально был отремонтирован двигатель, поставлены новые подвеска и коробка передач. Брезент на жёсткий кузов решили заменить на следующий год. Паша был крупнее Леонида на две весовых категории и ворочал массивными баллонами, как лёгкими колёсами от «Жигулей». Погода была золотая. И гончая Бориса, очень ласковая с людьми и неутомимо злая на охоте, вертелась и повизгивала в предчувствии скорого свидания с лесом и зайцами. Паша на охоту в этот раз не собирался. Он рано женился, и его подпирали малые дети.
– Вот и всё, – сделав последнюю затяжку, – сказал Паша. – Сейчас батины военпреды с Сормова приедут, и батя подойдёт. Можно укладываться. Ружьё у тебя здесь? А то моё возьми.
– Всё у меня здесь. Даже фляжка наполнена.
– Тогда собран полностью.
Заскрипела тяжёлая калитка, и вошли два капитана второго ранга, не в форме моряка, конечно. Но мы знали, что они капитаны. Оба в сапогах, плащах – накидках и с рюкзаками, из которых торчали ружейные чехлы.
– Грузиться можно? – закричал черноволосый Никола.
– Едва доволок, – сказал его коллега Аркаша, сбрасывая рюкзак в машину. – Этот чёрт кричит без остановки, «грузи, грузи». А я уже на плечо поднять не могу.
– А ты как думаешь три ночи на улице прожить? – сказал Николай.
– Костёр разведём, – сказал Аркадий. – А Борис где?
– Борис на месте, – сказал Борис из раскрытой калитки. – Время в обрез. Через пять минут выезжаем. Пань, открывай ворота и выгоняй. Водку все запасли? Кто не запас, наливать не будем.
– По дороге магазинов…, – протянул Аркадий. – Доберем всего, о чём позабыли.
– В дороге и проверим у кого что. Последняя остановка в Ковернино.35 Там должны быть в четыре вечера, – сказал Борис, усаживаясь на место водителя.
Ласковая собачка Лада забралась в машину, не дожидаясь приглашения. Собака Лада была из хорошей собачьей семьи. Её мать была известна широкому кругу охотников и сгинула в лесу. И как размышлял Борис над её пропажей, что увлеклась собачка, и забежала в волчьи урочища.
С семьёй охотников Сугробин познакомился через Воскобойникова, который в день Красной армии припёрся к нему домой вместе с Пашей. И восторженно поддатый, восхищался мощью приятеля, который как бульдозер, продвинул автобусную беспорядочную толпу, и они протиснулись в переполненный автобус. Потом Леонид по случаю зашёл в Пашкин дедовский дом, стоявший на берегу отрога Ковалихинского оврага. Разговорились и незаметно подружились в общих работах по восстановления редкой тогда машины – вездехода, оказавшейся в частных руках. «Хорошие люди должны держаться кучкой», – не раз приговаривал Суматохин по случаю и без случая. Они и держались, совершенно не думая, что они хорошие. Держались и выживали в нередкие полосы черноты, когда казалось, что всё кончено. Они не ставили перед собой задач исправления официальной линии властей, не воевали на партийных и профсоюзных форумах. Но не поддавались и пропаганде, широко внедрявшей в общество давно уже не соответствующие научному социализму догмы и обязаловки.
